Будь на волне! Будь с нами!

«Демократия акционеров»: взгляд из Англии.

Финансовый кризис, экологические бедствия и даже политическое восхождение Дональда Трампа – всему этому мы (как минимум отчасти) обязаны неолиберализму, который, провозглашая базовыми ценностями возможность выбора и свободу, сам подаётся обществу под лозунгом безальтернативности, пишет Джордж Монбио на сайте The Guardian.

Представьте себе советский народ, который ничего не слышал о коммунизме. Так, идеология, играющая принципиальную роль в нашей жизни, в сознании большинства из нас не имеет названия. Упомяните её в разговоре и вы увидите, как собеседник удивлённо пожмёт плечами. Даже если он слышал этот термин, определить его значение непросто.

Итак, что же такое неолиберализм?

«Анонимность» этой идеологии является одновременно и её симптомом, и причиной её триумфа. Она сыграла ключевую роль во множестве кризисов: в финансовом кризисе 2007–2008 годов, в офшоризации доходов, в постепенном упадке медицины и образования, в растущей детской бедности, в «эпидемии одиночества», коллапсе экологических систем, взлёте Дональда Трампа.

Мы реагируем на эти кризисы так, словно они возникают изолированно друг от друга, не понимая, что все они были порождены или усугублены одной и той же всеобъемлющей философией, у которой есть название.

Неолиберализм проник во все сферы жизни настолько глубоко, что мы редко воспринимаем его как идеологию. Мы приняли постулаты этой утопической тысячелетней веры, считаем её некоей нейтральной доктриной, чем-то вроде теории эволюции Дарвина. Однако эта философия родилась как осознанная попытка переформатировать человеческую жизнь.

Неолиберализм рассматривает конкуренцию как определяющую характеристику человеческих отношений. Он переводит граждан в категорию потребителей, чей демократический выбор лучше всего проявляется в актах покупки и продажи — процессах, благодаря которым добродетель получает награду, а неэффективность подвергается наказанию. Он постулирует: «рынок» распределяет блага так, как их никогда не распределить с помощью планирования.

Любые попытки ограничить конкуренцию трактуются как угроза свободе. Налоги и правила игры должны быть сведены к минимуму, социальные службы — приватизированы.

Мы усвоили и воспроизводим эти постулаты. Богатые убеждают себя, что их богатство приобретено справедливо, забывая о преимуществах своего положения — ими может быть образование, наследство, классовая принадлежность, то есть гарантии сохранения статуса. Бедные обвиняют в своих бедах самих себя, даже если возможность что-либо изменить у них крайне невелика.

В результате общество охватывают эпидемии потери аппетита, депрессии, одиночества, тревожности, социальные фобии. Поэтому неудивительно, что Великобритания, в которой неолиберальная идеология сильна как нигде в мире, является «столицей европейского одиночества». Сегодня мы все — неолибералы.

Термин «неолиберализм» впервые прозвучал на конференции в Париже в 1938 году. Среди делегатов было два человека, которые объяснили, в чём заключается эта идеология, — Людвиг фон Мизес и Фридрих Хайек, оба — беженцы из Австрии. Они рассматривали социал-демократию, примером которой служил «Новый курс» Рузвельта и постепенное развитие британского социального государства, как проявления коллективизма, занимавшего ту же нишу, что нацизм и коммунизм.

Хайек утверждал, что убивающее индивидуализм государственное планирование неизбежно приводит к тоталитарному контролю.

По мере развития неолиберализма он становился всё более радикальным. Мысль Хайека о том, что правительства призваны патронировать конкуренцию, чтобы не дать образовываться монополиям, «эволюционировала» в утверждение американского поборника неолиберализма Милтона Фридмана о том, что монополии могут рассматриваться как награда за эффективность.

Случилось и другое: движение утратило имя. В 1951 году Фридман с радостью называл себя неолибералом. Однако вскоре этот термин стал «забываться».

Это было тем более странно, поскольку идеология становилась всё более чёткой, а движение всё более организованным. Однако утраченному термину не подобрали никакой альтернативы.

После того как к власти пришли Маргарет Тэтчер и Рональд Рейган, движение в этом направлении продолжилось — богатым были существенно урезаны налоги, профсоюзы подверглись разгрому, широко развернулась приватизация, аутсорсинг, конкуренция в сфере государственной службы. С помощью инструментария МВФ, Всемирного Банка, Маастрихского договора и ВТО политика неолиберализма побеждала в большинстве государств мира, зачастую минуя демократические институты.

Согласитесь, странно, когда доктрина, провозглашающая базовыми ценностями возможность выбора и свободу, подаётся обществу под лозунгом «альтернативы нет». Сам Хайек так объяснял свой визит в Чили под властью Пиночета (одно из первых государств, в котором неолиберальная программа была комплексно внедрена):

«Моё личное предпочтение — это скорее либеральная диктатура, чем демократическая власть, чуждая либерализму».

Лозунг о свободе, которую несёт людям неолиберализм, заманчиво звучит на языке общих фраз, однако на деле он оборачивается свободой щуки, а отнюдь не мелких рыбёшек.

• Свобода от профсоюзов и коллективных трудовых переговоров — это свобода понижать зарплаты.
• Свобода от следования установленным правилам означает свободу отравлять реки, устрашать работников, вводить бешеные проценты по долгам и придумывать самые экзотические финансовые механизмы.
• Свобода от налогов — это свобода от такого распределения национального богатства, которое позволяет людям вырваться из бедности.

Приватизация или маркетизация сферы общественных услуг — энергетики, водоснабжения, железнодорожного транспорта, здравоохранения, образования, дорожного хозяйства, тюрем — позволила корпорациям превратить всё это в свои важнейшие активы и начать взимать за их использование ренту как с граждан, так и с правительства.

Рента — ещё один термин для описания нетрудовых доходов. Когда вы платите завышенную цену, покупая железнодорожный билет, только часть ваших денег компенсирует расходы на топливо, оплату труда железнодорожников, подвижной состав и другое. На оставшуюся часть стоимости билета вас «кидают».

Чем ощутимее поражения, тем жёстче становится идеология. Правительства используют вызванные неолиберализмом кризисы как оправдание и одновременно как повод для таких шагов, как снижение налогов, приватизация остающихся государственными социальных услуг; всё это подрывает общественную безопасность, даёт ещё больший простор для действий корпораций и не может не затрагивать граждан. Государство, ненавидящее само себя, сегодня вгрызается зубами в каждый орган общественного сектора.

Очевидно, что самым опасным следствием неолиберализма является не экономический, а политический кризис. По мере снижения роли государства у нас остаётся всё меньше возможностей изменять курс нашей жизни с помощью голосования.

Взамен этого неолиберальная теория предлагает нам воздействовать на обстоятельства с помощью такого орудия как расходы. Но одни могут позволить себе расходовать больше, чем другие: в «демократии акционеров» граждане неравны.

Результатом становится бесправие бедных и среднего класса. Когда правые и бывшие левые партии проводят одну и ту же неолиберальную политику, это бесправие перерастает в фактическое лишение избирательного права. Широкие слои населения вычёркиваются из политики.

Победа неолиберализма иллюстрирует ещё и поражение левых. Когда в 2008 году катастрофа постигла неолиберализм, никакой альтернативы ему выработано не было. За 80 лет левые и центристы не нарисовали никаких экономических планов…

Означает ли это, что мы «обречены» на неолиберальное будущее? Решение за нами…