Что такое настоящая депрессия
Осень всегда порождает волну тяжелых рефлексий и постов о депрессиях в социальных сетях. Но сегодня мы поговорим не о публичных псевдостраданиях. По данным ВОЗ во всем мире от клинической депрессии страдает 300 миллионов человек. Каждый год 800 тысяч человек совершают суицид – и это вторая по значимости причина смерти молодежи от 15 до 29 лет. Психолог и гештальт-терапевт и магистр психологии Марина Качанович рассказала, что такое настоящая депрессия, и описала несколько реальных случаев из своей практики.
Что такое депрессия
Чем грусть отличается от депрессии? МКБ-10 говорит нам, что депрессия — медицинский диагноз, а раз так, то надо лечиться обязательно?
Марина Качанович: Депрессия — это одно из так называемых «расстройств настроения». Если говорить о диагнозах, то чаще всего мы имеем дело с депрессией, реже – с биполярным аффективным расстройством. От грусти или горевания депрессию можно отличить по источнику страдания. Болезнь, смерть близких, потеря работы, развод, разрыв отношений – это все поводы для проживания горя, утраты, это грусть, печаль. А при депрессии утрата переживается как потерянность и разрушенность самого себя, внутри.
Биполярное расстройство — это смена фаз: депрессивная фаза сменяется маниакальной (подъемом энергии), может перемежаться с бессимптомными периодами. Человек может быть в депрессивном состоянии: без энергии, в апатии лежать и ничего не хотеть, а затем попасть в манию – огромное количество энергии, возбуждение приподнятое настроение, а через время снова наступит упадок сил. Такие циклы длятся по несколько месяцев, речь не об одном-двух днях. Раньше это состояние называлось маниакально депрессивным психозом, но сейчас это название не используется.
Жестко звучит, как из советской психбольницы.
М.К.: Да, раньше использовали более жесткие термины, а сейчас они смягчаются из-за тенденции гуманизации в психиатрии. Если вернуться к вопросу о диагнозах, то в МКБ-10 речь идет о различных видах расстройств настроения: депрессии (часто с тревожностью), или, наоборот, приподнятом эмоциональном состоянии, а также об их цикличности.
Есть биполярное расстройство, а есть циклотимия – акцентуация характера. Это тоже перепады настроения, но не такой глубины. Когда много энергии, люди делают кучу дел, не спят, не едят – и это все ведет к истощению. Во время маниакальной фазы многие описывают своё состояние как «счастье». Счастье, но не спокойствие.
Те, кто страдает от биполярного расстройства, бывают открыты и радостны. Если депрессивные не попадают в контакт с другим человеком, как бы не дотягиваясь до него, не выходя из норки, то в маниакальной фазе человек вроде так быстро бежит, что пробегает место встречи с другим. И тоже не попадает в контакт.
Защитные механизмы биполярного расстройства – отрицание и «отреагирование». Человек игнорирует проблемы, а эмоции просто выплескивает, не проживая. Если это перестает работать, то наступает депрессивный эпизод.
Те, кто страдает от биполярного расстройства, редко приходят в терапию, и чаще всего не удерживаются в ней. Они делают все, чтобы избежать эмоционального страдания. А в терапии нужно пройти сквозь страдание. Поэтому такие клиенты отрицают печаль, бегут от боли.
Я часто рекомендую клиентам обратиться к врачу-психотерапевту, если им слишком тяжело. Медикаменты очень хорошо работают в этих случаях, и могут помочь человеку себя поддержать и начать разбираться со своей жизнью. Они не обязательны в случаях расстройств настроения, но могут стать серьезной поддержкой хотя бы на первое время терапии.
Но, приходя к психотерапевту, многие думают, что они уже у врача. Это не так?
М.К.: Да, многие думают, что я сейчас их «полечу и вылечу», но это не совсем так. Терапия — это процесс личностной работы. Я не выписываю лекарств, а волшебной таблетки просто не существует.
В лечении депрессии эффективным на сегодняшней день считается комплексный подход: медикаментозное лечение + психотерапия. Депрессия имеет конкретные диагностические признаки, кажется, что может быть проще? Ставим диагноз и пьем таблетки, с их помощью восстанавливается работа лимбической системы и префронтальной коры. Если здоровый человек пропьет курс антидепрессантов — с ним просто ничего не будет. И в то же время только медикаментов недостаточно.
Человек оказывается в депрессии из-за своего способа жить. Да, таблетками можно исправить ситуацию в текущий момент времени, но «способ жить» часто приводит человека в исходную точку – и тут необходима психотерапия. Люди боятся идти к врачу и пить лекарства, часто им привычнее жить с болью.
Часть моих клиентов имеют диагноз «от врача»: пьют таблетки и вместе с этим ходят на терапию. Это «депрессивные», а те, у кого биполярное расстройство, очень редко доходят до терапии. Кроме этого, существует понятие депрессивного типа организации личности — или по-другому «депрессивный характер». Это не депрессия, это просто такой личностный склад. Безусловно, заболеть депрессией может и человек с любым другим складом личности, просто «депрессивные» больше к этому расположены.
«Меня бросили, значит я что-то сделал не так, это моя вина»
Попробую коротко описать депрессивный характер. Может быть такое, что депрессивные паттерны родителей создают основу для таких же реакций у детей. Да-да, депрессивные родители передают свой образ мышления, восприятия, поведения детям. Что же такое этот депрессивный характер? Недовольство, злость, раздражение человек направляет не на объект их вызвавший, а на себя. Это привычный способ – обвинять себя. Такой защитный механизм называется ретрофлексия. Я себя ненавижу, я на себя злюсь. Вина — ведущее депрессивное переживание. Это не просто взятие ответственности: это болезненное самобичевание. Но, как ни парадоксально, из-за этого депрессивные люди могут нравиться другим. Депрессивных легко любить: они удобны. Такой человек сохраняет отношения в ущерб себе, разворачивает весь негатив внутрь.
Депрессивный характер формируется в семье. Для ребенка родители – это не просто любовь, родители — это выживание. Если, например, мать разорвет контакт, бросит, то ребенок погибнет. Потеря контакта вызывает сильный ужас. И ребенок может решить, что он возьмет на себя любую вину, сделает, что угодно, только бы мама не уходила: «Я со всем соглашусь, извинюсь и всё будет нормально».
Иногда на улице или в торговом центре вижу такие ситуации. Родители говорят: «Не будешь слушаться, отдам тебя тете, или милиционер тебя заберет, или оставлю здесь». Это так страшно, маленький человек в этот момент переживает настоящий ужас. Он готов себя предать хоть тысячу раз, отказаться от всех желаний и капризов. Мне всегда от этого очень больно. Такие манипуляции удобны окружающим, и в первую очередь родителям.
Депрессивные люди присваивают себе плохие качества, а хорошие оставляют другим. Что-то случилось из-за меня, мы поссорились потому, что это я… Это позволяет сохранить контакт, избежать конфликта. Зло или несправедливость могут вызывать гнев, осуждение или страх. А люди с сильным депрессивным радикалом реагируют на это грустью. В бытовом языке депрессия сегодня слилась с печалью.
Смерть или потеря близкого в раннем возрасте часто запускает депрессивную динамику. Меня бросили (а смерть именно так воспринимается, и это нормально) — значит я что-то сделал не так, это моя вина, я был плохим. Развод, смерть, что угодно. Там может не быть враждебности к ребенку, но он почему-то внутри себя делает такой выбор – считать, что расставание произошло потому, что он плохой. Это, наверное, врожденная склонность – ранимость внутренняя.
Бывает, горе в семье «не проживается» открыто, никто не говорит о боли, а, наоборот, все делают вид, что все нормально. Что думает ребенок? Он думает, что с ним что-то не так. Ему больно, грустно, а другим – нет. Что это значит? Я слабый, я жалкий, я должен подавить чувства, взять себя в руки. Такие люди часто выбирают «помогающие» профессии, чтобы «искупать вину», делать что-то хорошее, ведь они такие «неказистые, причиняющие неудобства». Они могут становиться волонтерами или психотерапевтами.
«Онкологу необходимо починить «объект», а психотерапевт работает с личностью»
Да, терапевты чаще всего сами травматики, люди со своими шрамами. Только пролеченные, проработанные. Нас поэтому и трогает боль других людей. Сочувствуешь клиенту искренне, делаешь это потому, что хорошо знаешь, каково быть в его состоянии.
А вот люди с депрессивным характером, пришедшие в терапию, как правило, говорят так: «Ты мне сочувствуешь, потому что ты меня не знаешь и не знаешь, какой я плохой внутри». Не верят в то, что я эту боль могу понимать, думают, что я на работе и просто говорю правильные слова.
То есть хорошим онкологом может быть только онколог, переживший рак?
М.К.: Нет, врач воспринимает тело человека как объект, это не личностное. Онколог может сочувствовать пациенту, а может не сочувствовать. Ему необходимо починить «объект». А психотерапевт так не может, так как работает с личностью, а личность невозможно воспринимать как объект.
Но тогда получается, что психотерапия субъективна.
М.К.: Ну да. Личность субъективна. Но бывают психические болезни, когда человек не осознает реальность. Их лечит психиатр, и он тоже объектно относится к пациенту.
Например, когда человек слышит голоса, видит галлюцинации — здесь начинается психиатрия, психотерапией здесь не поможешь.
Ты работаешь как терапевт с людьми, у которых стоит диагноз?
М.К.: Если диагноз есть, то работаем в комплексе: терапия и медикаментозное лечение. Но вообще, для терапии не имеет значения, депрессия это, депрессивный характер или что угодно еще. Важны только внутренние процессы человека, неважно, как их назвать. Через термины проще объяснить, но для терапии эти названия не нужны.
Как понять, что тебе нужна помощь, и по-другому никак?
М.К.: Депрессия коварна, она может совсем парализовать жизнь человека. Бывает так: кто-то днями лежит в кровати и не имеет сил даже просто дойти до туалета. Это действительно страшно.
Ниже мы решили показать несколько историй из Марининой практики. Личные данные пациентов в этих историях изменены. Возможно, кто-то узнает в них себя и решит обратиться за помощью к врачу-психотерапевту или психологу. Все совпадения неслучайны.
Вера, 19 лет. Родители, которых нет
Вера пришла в терапию почти год назад. Она пришла, потому что уже не справлялась сама, последнее время девушка спала по 20 часов в сутки. Жизнь проходила в забвении. Ко мне Вера попала уже с диагнозом — клиническая депрессия. Во время работы она сменила врача, ей лучше подобрали подходящие медикаменты. Параллельно началась психотерапия. Удивительно и страшно, но все знакомые и родные не видели проблемы, советовали «не раскисать и взять себя в руки». Когда большую часть суток ты проводишь в кровати и не имеешь сил встать поесть, это, безусловно, прекрасный совет. И как это больно, когда самые близкие ставят под сомнение то, что ты им рассказываешь о себе…
Терапия с пациентами в депрессии напоминает ходьбу по болоту – впрочем, в это болото Вера попала постепенно. Родители развелись, когда ей было два года, с тех пор она жила с бабушкой.
Родители не пропали из её жизни, навещали, иногда мама забирала Веру на выходные. Это было огромное счастье, лучшее, что было в жизни девочки. После каждых выходных Вера ждала, что мама предложит ей «жить вместе», но этого не происходило. Её снова и снова привозили и оставляли бабушке.
Вот здесь есть то самое нарушение привязанности. Когда ребенок внутри себя решает, что от него отказались, потому что он какой-то не такой. Ощущение «со мной что-то не в порядке», нелюбовь, доходящая до отвращения к себе. Неудовлетворенные потребности в безопасности, в принятии и в любви. Она очень трогательная и очень ранимая. «Я стала интересна маме, когда выросла», – говорит Вера. Ну, вот как так?
Мама, видимо, чувствовала вину перед Верой и искупала её деньгами и подарками. Это был её единственный способ дать любовь. Хочется обвинить маму, да? Но она не знала, как еще построить контакт. Вроде пробует сейчас, но пока все не то. Вера внешне очень привлекательная, приветливая, открытая и нравится людям. А внутри недоверчивая, и приближается очень осторожно. Я ее понимаю. Когда тебя однажды бросили, как можно вообще рискнуть поверить кому-то?
Федор, 29 лет: «Я просто ленивый»
Талантливый математик, очень умный. Клиническая депрессия. Пошел к врачу по моей рекомендации. Хотя в прошлом у него есть опыт лечения в нашем чудо-диспансере на Бехтерева. «Побочный» эффект интеллекта – рационализация и низкий уровень чувствительности к себе и ситуации. Из-за эмоциональной заморозки плохо различает, что происходит в отношениях. Не видит оттенков, эмпатия плохо работает. Свое состояние описывает так: «Ничего не хочется, ничто не радует, не доставляет удовольствия».
Было сложно понять историю его симптома, так как у него самого нет ясной картинки его жизни и отношений. Все мои вопросы о родителях и о прошлом не дают результатов. «Да там все нормально», – говорит он. Безусловно, это не так, «так» не бывает в его состоянии. Но Фёдор ничего не рассказывает. Вроде как все эти истории из детства не стоят внимания. Хотя, скорее всего, там много чувств, которые тяжело вынести. Из его близких никто не верит, что ему плохо, что тяжело учиться и работать, нет энергии. Окружающие называют это ленью. И он сам упорно повторяет, как мантру: «Я просто ленивый».
Я в этом месте просто плачу, это так несправедливо и грустно. Такое беспощадное отношение к себе, такая жестокая критика. Он тоже внутри считает себя плохим. Сказал однажды: «Если бы я не был плохим, то не был бы одиноким». Понимаешь? Это очень больно. Когда он видит мое сочувствие, откликается, оживает. Будто внутри живой, но покрыт ледяной корочкой.
Я не давлю на него, мы вообще очень медленно двигаемся. Он закрытый, привык быть сам с собой, очень много интроектов (идей о том, как должно быть, которые мы берём во внешнем мире). Его картина мира очень прочная, и её тяжело подвергать сомнению, расшатывать. При этом она причиняет боль и парализует. Чудо, что он вообще пришёл и остаётся. С ним только маленькими осторожными шагами получается идти.
Богдан, 23 года. «Нельзя сидеть без дела, нужно показывать результаты»
Его история кажется очень даже благополучной. Здесь есть развод родителей, но в целом много любящих родственников и всё «самое-самое»: лучшие школы, кружки, секции. Загвоздка в слишком больших ожиданиях от него. Мама очень плотно занималась им с самого детства, и, в меньше степени, своей жизнью и своим браком. Расписание Богдана всегда было очень плотным, времени, когда он предоставлен сам себе и может отдыхать или развлекаться, практически не было. И сейчас у него внутри звучит такой голос: «Нельзя сидеть без дела, нельзя лениться, нужно показывать результаты, нужно достигать». В итоге – ужасная прокрастинация и отсутствие энергии на некоторые виды деятельности.
У него нет диагноза, но тут определенно можно говорить о депрессивной личностной организации. Он очень суров и требователен к себе, прямо беспощаден. Внутренний контролер жесток.
Его слова: «Полезность важнее безопасности», «Если бы у всех была такая организация личности, мир был бы лучше». Мол, все были бы более эффективны, если бы были к себе требовательнее (читай – жестоки).
Это таким отчаянием и бессилием во мне откликается... Он уверен, что любая неудача происходит из-за него, он постоянно себя обвиняет. Прямо искренне в это верит, мне от этого невыносимо грустно.
«Эмоции отвлекают и мешают воспринимать информацию» — это значит, лучше быть нечувствительным к себе, лучше совсем ничего не чувствовать. Тогда себя можно сломать, заставить. Сейчас все это звучит внутри как его собственные мысли, но такой способ воспринимать мир получатся в результате набора установок извне. Послание от его родителей: «Если хочешь установить контакт, играй по моим правилам». Это такой призыв заткнуть свои потребности, чтобы было так, как хочет мама, иначе она отвернется, лишит своего внимания. А для ребенка это катастрофа.
Инна, 43 года
Инна — такая женщина, о которых обычно говорят «жизнь удалась»: хорошая семья, успешная карьера, увлечения и хобби. В терапию ее привели симптомы: панические атаки, очень сильный страх смерти, тревожность, повышенная эмоциональная и физическая лабильность, повторяющиеся состояния дереализации, навязчивые мысли и действия. По моей рекомендации сходила к врачу, вышел диагноз «биполярное расстройство». Большую часть время Инна проводит в эмоционально приподнятой фазе и очень боится наступления депрессивной.
Внешне Инна кажется веселой, приветливой, очень живой, много и легко рассказывает о себе. На деле держит дистанцию. Внешне контакт есть, но близко она не подпускает никого. Рационализирует, забалтывает свои переживания, соскакивает с важных мест. Со мной Инна с трудом перешла на «ты», а это тоже способ держать дистанцию.
У Инны огромное количество увлечений и хобби: кроссфит, английский, уроки игры на гитаре. Она пролистывает жизнь, как отрывной календарь, бежит, чтобы не чувствовать. Терапия работает, когда она происходит регулярно (обычно раз в неделю), в одно и то же время, в одном месте, с одним человеком. Это процесс, который требует погружения. Все остальное – это консультирование, тренинг, что угодно, но не терапия. Инна хотела ходить раз в две недели, пропускала сессии, опаздывала, потом хотела ходить иногда, по желанию. Это все не терапия, ей бы это не дало результата. И я отказалась. Это все способ избежать встречи, контакта, погружения в переживания, столкновения со всей своей внутренней болью. Но чаще всего человеку нужно время, чтобы созреть для такой работы.опубликовано econet.ru
Автор: Алёна Шпак
/* */